Фейгин: «Я бы хотел, чтобы беларускому народу дали шанс»

— Европа, отказавшись от собственной субъектности в геополитическом смысле, в смысле обеспечения безопасности, продолжает следовать тому, что сделает Трамп. Мол, когда он скажет, когда будет заключено мирное соглашение, тогда мы, конечно, туда и контингент направим, и все остальное, — эмоционально замечает Марк Фейгин на Обычном утре. — Это просто отражение страхов, неготовности, слабости, отражение того, что Европа испытывает, наверное, не первое десятилетие.

Все-таки ощущение инфантилизма, в котором она пребывала, пока Соединенные Штаты брали на себя всю полноту ответственности за безопасность трансатлантического пространства, никуда не исчезла.

И нет какой-то масштабной фигуры или фигур, которые бы объединили Европу, прежде всего ее военную составляющую, в единое целое.

Сколько было разговоров о том, что «мозг НАТО умер» — это цитата Макрона. Так оживите, вставьте искусственный мозг, сделайте что-то другое.

При этом у Европы есть стратегическое понимание — они же говорят, что война с Россией неизбежна, мы должны к ней готовиться, но перед тактическими действиями, которые вытекают из этого понимания, они испытывают средневековый ужас, как перед чудовищем, драконом, который забирает девушек и потом там с ними делает, что хочет.

Они ни к чему не готовы, ни на что не способны. Совершенно очевидно, что Европа демонстрирует свою беспомощность. Но парадокс в том, что эта беспомощность — на фоне их возможностей.

Сказать, что у Европы нет возможностей, было бы неправильно. У нее есть количественные, военно-технические, промышленные, финансовые и другие инструменты, которые позволяют вести себя по-другому, совершенно иначе.

Это если бы какой-то подросток задирал верзилу два метра ростом с пудовыми кулаками. Вот так это выглядит.

Декларации Европы не соответствуют реальной практике действий. В том числе речь о последнем заявлении Макрона о том, что 26 стран готовы разместить свой военный контингент в Украине.

Опять же, они все время оговаривают условия, что это возможно после заключения мирного соглашения. Но после заключения мирного соглашения будет вообще другой алгоритм действий.

У украинской армии и самой Украины будут другие возможности. Эти контингенты, конечно, тоже будут важны, но все-таки остается вопрос «как».

Это как русская оппозиция, которая обсуждает, что будет после Путина, они пишут программы, новые конституции. Один маленький нюанс — а как вы избавитесь от Путина, чтобы потом обсуждать, каким прекрасным будет будущее после него?

Так и здесь. Европа готова обсуждать послевоенный мир. Но вы же мотивируете Путина эту войну никогда не прекращать! И он не прекратит.

А вот если бы вы сейчас разместили свой контингент, а потом бы его наращивали, пусть, даже не используя его для непосредственного соприкосновения с противником и не на линии боевого соприкосновения, а где-то, например, на западе Украины, это уже была бы очень важная демонстрация, что вы готовы пожертвовать жизнями своих солдат и офицеров, граждан Евросоюза.

Что вы не допустите ничего, что могло бы дальше приближать войну к вашим границам. И это не позволило бы агрессору быть уверенным, что он не встретит сопротивление.

А как по-другому вы хотите добиться мира? Мол, пусть он сам остановит агрессию, и тогда уж мы покажем, мы такое покажем. Но так не бывает.

Для того, чтобы остановить войну, уже недостаточно просто поставлять вооружение Украине. Война продвинулась дальше, к своему четвертому году она создает условия, при которых нужно предпринимать шаги совсем другого масштаба.

Но выяснилось, что Европа на них не готова. Не сразу выяснилось. Мы думали, что угроза, сама война, бушующая на востоке Европы, окажет необходимый эффект, появится эта решительность. Но этого не произошло.

Фейгин уверен, что цивилизованный мир вполне способен разобраться с диктаторскими режимами, наподобие Лукашенко, и предостерегает от последствий бездействия.  

— Да, Трамп отправил к берегам Венесуэлы военную флотилию, он поучаствовал в двенадцатидневной войне с Ираном. Но дальше —ничего.

Режим Мадуро не свергнут, в Иране это не привело к тому, чтобы побудить власть к мирному соглашению, большим сделкам по поводу ядерного оружия. По этой причине и с Лукашенко ничего не может произойти.

Если бы продолжалась политика, которая была применена к Саддаму Хусейну и Каддафи, может быть, все бы складывалось по-другому.

Но при таких политиках, при таком руководстве в Европе и Америке это невозможно, вот в чем беда. Должен быть проявлен другой масштаб воли, у власти должен быть Трумен, а не Трамп, или Эйзенхауэр.

Всех пугает Третья мировая война. Но вы ее сами делаете неотвратимой, когда уступаете. Только тот, кто решительно говорит: «Третья мировая война? Прекрасно — начинаем», может дать отпор. Вот тогда начинается откат, сразу начинаются разговоры про то, что нужно искать мирное урегулирование.

Только в случае, когда ты проявляешь силу, которая непреклонна, которая неотвратима, сразу наступает отрезвление. Но если ты демонстрируешь слабость, она становится соблазном для того, чтобы ее использовать и добиваться своих целей. Целей очень поганых.

Претензия на глобальное управление Китаем и всей этой Осью — это и Россия, и Северная Корея, и Иран, и все остальные друзья — это шаг в сторону войны. Неизбежной, неотвратимой. Это приведет к неизбежному столкновению.

Потому что глобальное управление подразумевает способность управлять всей планетой, а не своими странами.

Зло торжествует в тех случаях, когда у тех, кто призван с ним бороться, оно вызывает нерешительность. А бесконечная история, когда все движется от одной войны к другой, и ожидание того, когда это зло реализуется, ведет к тому, что варварство нарастает.

Я много раз прибегал к этому образу: принято считать, как был плох мир с «американским жандармом», который всех одергивал, давал по голове кому-то.

Вот мы сейчас пребываем в мире хаоса, когда этот «жандарм» ушел на пенсию. Лучше стало жить? Кто-нибудь хочет жить под Китаем, под Лукашенко, под Путиным?  

Я бы хотел, чтобы беларускому народу дали шанс, а он пусть уже сам выберет — нового Лукашенко или нет. Но шанс надо дать.